Перемена мест - Страница 50

– Кто тут говорит про Иринархова? – спросил молодой человек, подходя к нам.

Гоша просветлел лицом. Очевидно, представлять друг другу гостей ему было гораздо интереснее, чем ворчать на старых знакомых.

– Я говорю, я, – быстро ответил он. – Кстати, познакомьтесь. Яша Штерн, наш русский Шерлок Холмс…

Я кисло улыбнулся. Нет, все-таки брошюра профессора Трезорова, очевидно, произвела разрушительное воздействие на Гошин интеллект. Но я-то здесь при чем? Хотя да: в друзьях у нашенского Чейза должен ходить не меньше, чем нашенский Шерлок.

– Не совсем уж русский, – аккуратно поправил я Черника. – Скорее уж русскоязычный.

Гоша, по обыкновению, ничуть не смутился.

– Именно, – жизнерадостно проговорил он. – А это Дима Баранов по прозвищу Бяша. Журналист и вообще светский человек. Талантливое перо, говорю с полной ответственностью.

Талантливое перо выхватило свободной от подносика рукой лаковую визитку. Мне почудилось, будто визитка извлечена из рукава, как пятый туз у опытного игрока.

– Очень приятно, – сказал я и взял протянутую визитку.

– Душевно рад, – церемонно проговорил Дима по прозвищу Бяша, улыбаясь уже, как своему давнему другу. На визитке было написано весьма лаконично: Дмитрий Юрьевич Баранов, корреспондент. Ниже были указаны два телефона, без всякого уточнения, где рабочий, где домашний.

– Скажите, Дмитрий, – поинтересовался я, – а какой газеты вы корреспондент?

– А всех! – весело ответил Баранов.

Я посмотрел ему в глаза и сразу понял, что он не врет.

– Успеваете? – с любопытством спросил я. Такого акробата пера мне видеть еще не приходилось. Дима, надо признать, производил хорошее впечатление. И не похоже было, чтобы работа его слишком измучила.

– Стараюсь успевать, – скромно признался Баранов. – Я, Яков Семенович, пока не женат, а разврат требует больших денег. Вот и кручусь. Там материал, здесь материал… Короче, работаю сутенером при собственной музе.

Гоша засмеялся:

– У тебя этих муз…

– Но-но, не кощунствуй, – погрозил пальцем Баранов. – Творчество – это, брат, святое. Ты как писатель должен это знать… – При этих словах подносик с рюмками и с бутербродом в другой руке опасно забалансировал.

– Осторожно, упадет, – предупредил я. Дима заметил, что я гляжу на бутерброд, и немедленно протянул подносик мне.

– Берите, выпейте рюмашку, закусите, – сочувственно произнес он. – По-моему, наш именинник вас даже угостить забыл. Вы ведь проголодались, я смотрю?

Я принял подносик и с признательностью сказал Диме:

– Спасибо. Хоть один человек на этом празднике задал мне правильный вопрос! – Я пригубил водку и стал сосредоточенно жевать бутерброд.

Гоша немедленно надулся:

– Чего еще спрашивать? Проголодался – бери и лопай. Я не виноват, что, пока ты дамам ручки целовал и распинался тут с Генеральным насчет «ИВЫ», тут вокруг все съели. Публика тут такая, обожрут в два счета.

– Кстати об «ИВЕ», – спохватился Баранов. – Я чего подошел-то к вам? Есть два новых анекдота.

– Выкладывай, – вмиг повеселел Черник. Настроение у него, как у ребенка, могло меняться по десять раз за пять минут. – Расскажешь – и пойдем на торжественную часть. Видишь, профессор уже мается, докладывать хочет…

Я отметил про себя, что Валерьян Валерьянович возле все той же колонны и вправду мается. Только, по-моему, вовсе не из-за предстоящего доклада.

– Значит, так, – начал Баранов. – Приходит Иринархов на «Поле чудес» и говорит Якубовичу: «Есть хорошее слово из трех букв…»

– Какой же это новый? – перебил Диму поскучневший Черник. – Я его еще на прошлой неделе слышал. Давай второй!

По правде говоря, я не слышал и первого, однако промолчал.

Дима откашлялся.

– Ага… Вот второй. Однажды Иринархов спрашивает у Карла Маркса: «Почему у меня капиталу больше, а бороды у нас – одинаковые?» Подумал основоположник марксизма и отвечает…

– Тоже старый анекдот! – разочарованно воскликнул Гоша. – Знаю его. Там еще в конце входит Владимир Ильич и спрашивает… С бородой анекдот, Бяшка! Во всех смыслах – с бородой.

Дима Баранов развел руками:

– Ну, на тебя не напасешься анекдотов. Ты их сам больше меня знаешь.

– Веселый человек, – коварно поддакнул я. – Можно сказать – человек, который смеется. Встает наш писатель утром, откушает кефиру… или там йогурта…

Гоша не стал ждать продолжения.

– Да, я веселый человек, – поспешно согласился он. – И то, что утром я пью, можно, при желании, назвать кефиром… А теперь, братцы, давайте-ка все в зал. Все в за-а-ал, – протянул он немыслимым фальцетом, явно подражая кому-то. – В за-а-ал! Начинаем! Профессор, вас это тоже касается!…

Профессор отлепился от своей колонны и, не выпуская из рук рюмки, направился вслед за гостями к дверям зрительного зала. Мы с Димой и Черником проводили его глазами.

– Думаете, не дойдет сам? – тревожно спросил Гоша у нас.

Баранов прищурился:

– Черт его знает. Ты бы подстраховал на всякий случай.

– Придется… – вздохнул Гоша и, прихватив с моего подносика вторую рюмку, нагнал Валерьяна Валерьяныча, взял его под руку и повел.

Мы с Барановым немного замешкались и, когда вошли в зал, свободными оставались только задние ряды, да еще два крайних кресла на первом ряду. Как только мы с Димой заняли эти два места, как я сообразил, почему на них до нас никто не позарился: ступеньки, ведущие на сцену, не давали вольготно вытянуть ноги.

– Пересядем назад? – шепнул я Баранову. Тот прокрутил головой и шепотом ответил:

– Досидим… Все равно надолго их не хватит. Максимум час.