Перемена мест - Страница 99

– Допустим, – проговорил я. – Поехали в Сандуны, за новым фактиком.

И мы отправились за проверкой еще одной сенсации, которую я отследил из новостей тринадцатого канала.

По дороге я, скрепя сердце, прицепил свою нелюбимую складную бороду из походного набора и спрятал парик. Милиции в банях делать было нечего.

– Похож я на православного чиновника? – осведомился я у Баранова, когда борода была наклеена. Мы уже стояли у входа.

– Бородою, – ответствовал Дима. – А в остальном – на разбойника с большой дороги.

– Можно подумать, что среди священнослужителей нет разбойников, – парировал я. – Один этот, в Питере, чего стоит. Который все любит насчет крови христианских младенцев распространяться. Слышали?

– В семье не без урода, – пожал плечами Дима. – Патриарх – не Господь Бог, за всеми не уследит. Этот ведь, в Питере, сам погромами не занимается, верно? И на том спасибо…

Богословский наш спор был прерван появлением в дверях служебного входа в Сандуны распаренного низкорослого человека, в легоньком комбинезоне на голое тело.

– Что вам угодно? – спросил он, попеременно глядя то на меня, то на Диму Баранова. – Желаете заказать отдельный номер с массажем и пивом?

При слове пиво я сглотнул слюну, но смог подавить искушение и произнес важно:

– Мы – из Московской Патриархии. Проверяем возмутительный факт, о котором сообщало телевидение.

– Это с отцом Борисом, что ли, с Карасевым? – догадался банщик. – Да история выеденного яйца не стоит! Ладно, забыл человек дома нательный крест. Так ведь в баню пошел, не на заседание Думы. И сразу лишать из-за этого сана, отлучать от церкви?…

В отличие от православного банщика, я не имел понятия, за что вообще Патриархия может отлучать или лишать, но держался с уверенностью.

– Нам лучше знать, какого пастыря и за что отлучать, – проговорил я надменно. – К тому же, говорят, отец Борис нечестиво отозвался о тех, кто посмел ему сделать замечание?

– Было такое дело, – смущенно признал банщик. – Послал он подальше одного старого хрыча, который все ему кричал насчет крестика. Так не надо доводить до греха. Отец Борис – пастырь и вдобавок народный избранник. Вот и устает…

– Все равно невероятно, – вмешался в разговор Дима Баранов. – Никогда не поверю, что священник вышел из дому без креста. В голове не укладывается.

– Проведем проверку, – многозначительно подытожил я. – Если понадобится, вызовем на расширенное заседание Патриархии и вас, и его. Вы, надеюсь, не станете лукавить пред оком святой Церкви и расскажете все, как было на самом деле?

Баранов предостерегающе кашлянул. Кажется, я незаметно перемешал ведомства земные и небесные. Возможно, Патриархия не устраивала расширенные заседания. Или устраивала их, но называла как-то иначе. Вселенскими соборами или чем-то в таком роде.

На мое счастье, банщик был тоже не очень сведущ в тонкостях и пропустил мои ляпы мимо ушей.

– Если надо, я могу, конечно, подтвердить, – вяло признался он. – Но вообще-то не хотелось бы. Батюшка к нам в баню с открытым сердцем пришел, а мы устраиваем ему шмон… извините, обыск. Эдак если мы начнем доносить на всех, то клиентуру распугаем.

– Все в руце Божией, – заметил я нравоучительно и, осенив себя крестным знамением, отправил банщика исполнять свои обязанности.

Баранов скептически взглянул на меня:

– Без вдохновения сыграли, Яков Семенович. И текст вдобавок плохо выучили. Несли какую-то, извините, отсебятину.

– Важен не процесс, а результат, – не согласился я. – А результат налицо. Маленький фактик в нашу коллекцию.

– Чересчур маленький, – поджал губы Дима. – Тоже объясняется очень просто: склероз. Может у отца Бориса быть склероз?

– Рано еще, – возразил я. – Депутат Карасев еще в хорошей форме, в футбол может играть… – Я припомнил телекадры, когда отец Борис энергично освистывал Крымова. Прежнего Крымова, а не сегодняшнего.

Мы сели в машину, и я завел мотор.

– Куда теперь? – поинтересовался Дима. Он держал диктофон возле своего уха, следил, хороню ли записался банщик.

– Пленка-то еще есть? – ответил я вопросом на вопрос.

– Навалом, – кивнул Баранов.

– Тогда едем в Кунцевский муниципальный ЗАГС, – объявил я.

Баранов хихикнул:

– Ваше предложение так неожиданно, Яков Семенович. Неужели сразу – в ЗАГС? Мы с вами еще так мало знако-о-мы… – Журналист очень смешно сложил губки сердечком.

– Шуточки у вас, Дима, – пробормотал я, невольно улыбнувшись.

– Это я так нервничаю, – любезно объяснил мне Баранов. – Снимаю стресс. Вы ведь меня здорово испугали, Яков Семенович. Временами мне с криком «а-а-а!» хочется бежать без оглядки. Законопатиться в какую-нибудь заграницу, читать лекции в каком-нибудь Айдахо и попивать джин с тоником.

– Не упоминайте при мне джин, – попросил я Баранова. – Не дразните. Я за рулем…

Кунцевский муниципальный ЗАГС представлял собой одноэтажное здание, выкрашенное светло-коричневой эмалевой краской: что называется, цвет детской неожиданности. Возможно, колер был выбран случайно, а возможно, и с намеком. Брачующимся давали понять, что общество имеет право надеяться на плодотворность брачного союза и на возникновение новой жизни на благо родины. Впрочем, у пары, ради которой мы сегодня посетили ЗАГС, детей не было. Не завели, не успели. А потом грянул развод. И молодая семья депутата Госдумы Яворского распалась за один день.

– Более странной пары я в глаза не видела! – призналась нам дама из ЗАГСа, делопроизводительница столь сурового вида, что, казалось, ничего, кроме «пройдемте!», произнести уже не способная. Тем не менее журналистское удостоверение Димы и моя десятка легко открыли в даме артезианские запасы красноречия. Дима наплел, что пишет ответственную статью о разводах, а я направил активность делопроизводительницы в сторону четы Яворских.